Михаил Берницев
О ПРЕПОДОБНОМ ЕВФРОСИНЕ
Монастырь над Иорданом.
Рано утром – в пять часов
Собираются монахи
В храм на утреню. Повсюду
Колокольный слышен звон.
Пар стоит над Иорданом.
Над землей туман кружится,
И, поеживаясь, мимо
Пробегают иереи,
Диаконы, звеня кадилом,
И псаломщики с триодью.
Дверь скрипит, за нею свечи
В полутьме горят, и лица
Бородатые монахов, появляясь, исчезают.
– Евфросин, сегодня каша
Будет братии к обеду. –
Эхом слово отозвалось
И, подхваченное эхом,
Скрылось в храме за дверями.
Солнце всходит золотое.
Двор пустой. Лежат поленья –
Кто-то в спешке опрокинул.
Гусь идет, качаясь важно,
Спит собака. Евфросину
Много переделать нужно
Дел, чтобы поспеть повсюду:
Приготовить сладкой каши,
На столе расставить складно
Чашки, ложки и тарелки –
Чтобы братия с молитвы,
Перейдя на послушанье,
Днем поела, отдохнула.
Брат Амвросий любит, чтобы
Хлеб лежал к нему поближе.
Евфросин про это знает –
И кладет сюда два хлеба.
А отец Пафнутий после
Ложки сытной каши руки,
Руки крепкие подымет
И потянется. В нем силы
Как в Самсоне. Евфросину
Нужно стулья тут раздвинуть,
Чтобы он кого рукою
Не задел из слабой братии.
А вот это место чье же?
Здесь отец Иона, добрый,
Неспеша, на ложку дуя,
Глядя ласково по кругу,
Скажет что-нибудь, и будто
Кто открыл во двор все окна,
Будто ветер по трапезной пробежал
Веселый, теплый:
улыбаются монахи,
На Иону дружно глядя,
Кто-то рукавом прикрылся…
А отец Иона дальше
кушает, считая четки.
Вдруг открылись с шумом двери.
И с порога солнце в кухню
заглянуло, все украсив,
На себя любуясь в чайник,
В самовар и в те тарелки,
Что у печки прислонились.
Но за солнцем или перед -
Плохо видно – утро ясно –
На пороге в черной рясе
Иерей стоит Иона.
Тяжело Иона дышит.
Он бежал сюда – откуда?
Пал Иона на колени,
Пал он ниц пред Евфросином.
И держа его за полы, говорит:
«Послушай, отче,
Брат смиренный,
Инок добрый.
Где ты был сегодня ночью,
Что ты делал?
Объяви мне».
Евфросин молчит и, глядя
на отца Ионы плечи,
Слушает рассказ чудесный,
Головой в ответ кивая.
–Как я ночью помолился,
Говорит отец Иона, –
Я с желанием всегдашним
Лег усталый на циновку.
Ты желанье мое знаешь –
Мое тайное желанье,
Чтобы рай увидеть чудный,
Где апостол наш великий
Слышал ангельское пенье,
Звуки дивного согласья,
Но не смог их передать он
Речью бедной человечьей.
Так уснул я. Сплю и вижу.
Вижу вдруг я сад прекрасный.
Вижу дивные деревья,
Надо мной они ветвями
Купол сказочный сплетали.
Он в цветах, в листве был краше,
Чем София в Цареграде,
Как ее воздвигли греки
Богу Вечному на славу.
А в ветвях там пели птицы.
Пели птицы там молитвы
Из полунощницы, ночью
Что мы в кельях распеваем,
И из утрени, что в храме
Мы поем поутру Богу.
Птицы были разноцветны,
Песнь споют они и ягод
Тут же с листьев посрывают.
Сок стекает с ягод сладкий,
Даже мира благовонней.
Вдруг гляжу я – на тропинке
Человек. Сиянье чисто
Вкруг него легко играет.
Подошел к нему я ближе.
И кого же, Евфросине,
Я увидел пред собою?
Отвечай мне, добрый отче.
Говори мне, ради Бога.
–В том саду среди прекрасных
Трех небес святого рая.
Тот, кого в саду ты встретил,
Не снимал ли он скуфейки?
И тебе, отец Иона,
Не махал скуфейкой черной?
–Да, тебя я там увидел.
Чудный отче Евфросине,
Пред тобою там склонился,
Как теперь, от счастья плача,
И к тебе, смиренный отче,
Обратился там я с просьбой.
Коли власть ты здесь имеешь –
В сем саду благоуханном,
Дай мне что-нибудь с собою,
Чтобы в темной скорбной келье
Мог иметь я утешенье.
Что ж ты дал мне, Евфросине?
Отвечай, молю я Бога.
–Дал тебе, отец Иона,
То я, что с собой унес ты.
Что сейчас в платке с тобою.
Что за пазухой ты прячешь.
–Эти яблоки – я краше
никогда плодов не видел.
В них весь мед Ерусалима,
В них вся сладость Вифлиема,
Ароматы Галилеи.
Как же, добрый Евфросине,
Получил ты эту радость:
Быть в садах прекрасных рая,
Созерцать красоты неба -
В этой жизни скорбной, тяжкой,
Переполненной трудами?..
Сколько же скорбей напрасных
Претерпел ты, Евфросине!
Пока все в высоком храме
Славу Богу воспевают,
Ты в поварне моешь ложки,
Кашу пшенную готовишь,
Режешь хлеб, а вечерами,
Когда братия устанет
И по кельям разойдется,
Почитать отцов-аскетов,
Ты под печкой убираешь,
Все с молитвой, со слезами.
А иной-то раз монашек,
Позабывшись, посмеется
Тебя в ряске рваной встретив
Меж собак, гусей и кошек.
Евфросине, Евфросине,
Божий раб, Его избранник.
Чрез тебя мне рай небесный
Показать Господь изволил.
И склоняясь пред Евфросином,
Умилился тут Иона
И смиренью Евфросина
И любви Христовой чудной.
Снова колокол качнулся,
Провожая братью звоном
На святое послушанье:
Нет молитвы без работы.
Кто с ведром, а кто с лопатой,
кто в ворота, кто на крышу,
Разошлись монахи бодро,
Подгоняемые ветром.
Колокольный звон ленивых
На работу приглашает,
А работать кто не может,
Пусть читает в тихой келье.
Звон приятный, благодатный,
В облака забрался птицей,
Меж холмами ланью быстрой
Проскакал, звеня копытом,
И волну с барашком белым
Он поднял на Иордане,
А за морем Мертвым в стане,
Стане грозном сарацинов
Разбудил султана дымом,
Разбросав его кострище.
Звон помчался над холмами,
Звон чудесный, благодатный.
Но зовет отец Иона
Всех монахов в круг широкий.
Говорит им долго слово -
Руки быстрые мелькают
Над монашьими главами –
И идут в большом волненьи
Братья в трапезу, чтоб миром
Евфросину поклониться,
Попросить молитв, прощенья.
Входят в трапезу. И что же?
Стол готов. Дымится каша.
Хлеб разложен. В чашах рядом
Теплая вода. Но нету
Евфросина. Нет в трапезной,
Нет на кухне, в храме, келье.
Обошли весь монастырь мы.
Но нигде не отыскали
Мы смиренного монаха.
Он пропал. Куда?
Об этом
Нет нужды, друзья, нам спорить.
Если рай ему открыт был,
То куда бы мог он скрыться?
Если небо опускалось
Перед ним, и, как Иаков,
Он глядел туда со страхом,
То куда он мог исчезнуть,
Где бы мог он потеряться…
Преподобный Евфросине,
старец добрый и смиренный,
Помолись за нас пред Богом,
Чтоб и нам однажды вместе
Из садов небесных рая
Славить Господа с тобою.
